Сообщение Картер » 28 фев 2012, 18:50
«Армейка» продолжается уже достаточно давно. Она оказалось очень популярной и многих волнует. В ней обсуждено уже много тем. Я бы хотел рассказать еще. О том, чего здесь еще не было. Не было скорей всего из-¬за давности лет и трагизма события. Я умышленно не вынес тему в заголовок. Сейчас Вы все узнаете. Это было не со мной. Я буду вести повествование от лица своего родственника, двоюродного брата. Чтобы было проще и удобнее, я буду писать от первого лица, но от его имени.
Итак, начали!
К тому времени, о котором я хочу Вам рассказать, я успел закончить Тюменский инженерно-строительный институт, в институте была военная кафедра, после окончания получил звание лейтенанта запаса ВС СССР. Женился, у нас родился сын, я начал работать в проектном институте «Гипротюменнефтегаз». Пришла повестка из военкомата. Честно и добросовестно я отслужил 2 года офицером в секретной строительной части. Строили шахты для стратегических ракет. Где и когда говорить не буду, не о том речь. Может быть, если будет настроение, когда-нибудь расскажу об этом.
Перед демобилизацией мне предлагали остаться в армии на постоянку, стать как бы кадровым офицером, обещали через 2-3 года академию. Но я не согласился. До сих пор сомневаюсь, правильно ли я поступил, может быть надо было остаться. Но решение было принято. Демобилизовался в звании старшего лейтенанта, которое присвоили досрочно, вернулся с семьей в Тюмень и поступил работать в строительное управление. Я думал, что все, свой долг Родине я отдал и дальше могу спокойно жить и работать, заниматься своим любимым делом - строительством. И я работал, старался, и через некоторое время стал главным инженером ССУ.
Но тут как гром среди ясного неба:
Чернобыль.
Повестку я получил не сразу, а почти через год после аварии на ЧАЭС, в феврале 1987 года. Сразу скажу, честно и откровенно, ехать я туда не хотел. Может быть не до конца, но понимал, что это очень опасно и не предсказуемо. Не буду скрывать, я приложил все свои усилия, возможности и знакомства, чтобы отменить принятое по мне решение, но у меня ничего не получилось. Ну, если не получилось, я, как офицер, должен был выполнять полученный приказ.
В ТВВИКУ выдали полное обмундирование, денежное довольствие. Прапор, сволочь, дал мне прогрызенный крысами вещмешок. У меня была камуфляжная куртка, редкая еще в те времена. Видимо из-за нее в Рощино мне отдавали честь, спрашивали не из Афгана ли я?
Прибыв в часть, в Сибирский полк химической защиты, я приступил к выполнению своих обязанностей. Солдаты и офицеры этого полка впервые приступили к ликвидации аварии в Чернобыле. Это сибиряки от Тюмени до Красноярска меняли их, «сгоревших», уже набравших свою дозу радиации. Это уже потом, намного позже, стали призывать из Краснодарского края, Центральной России, Молдовы и т.д. А вначале все тащила на своих плечах Сибирь, как всегда и везде!
Все мы, призванные солдаты и офицеры, находились всего лишь, как бы, на учениях, которые по закону могли длиться до 6 месяцев. Фактически же, нахождение каждого зависело от полученной им дозы радиации. Предел ее был 25 рентген. Каждому в начале рабочего дня выдавался индивидуальный дозиметр, так называемый "карандаш», вечером с него снимались показания и суммировались к ранее полученным. За полученные 25 рентген была положена премия в 100 окладов. Очень большие деньги! Но эту дозу и, соответственно деньги, у нас почему-то получили только командир полка и начальник штаба полка! У остальных не было этой дозы. Ну да бог с ними, пусть живут.
Моя служба в Чернобыле продолжалась 2,5 месяца и состояла как бы из двух частей: один месяц дозиметрическая разведка местности и один месяц работа непосредственно на станции. Две недели я был «сгоревшим», т.е. набрал уже свою дозу, ходить никуда уже не мог и ждал замену.
Назначили меня командиром взвода дозиметрической разведки. В моем подчинении было 3 БРДМ и взвод солдат. Ну хоть немного, но ум у наших начальников все-таки был - все солдаты были примерно 30-летнего возраста, отслужили срочную, имели жизненный опыт и, что немаловажно, детей. А то после Чернобыля могло быть все. Могло просто и не «стоять» больше.
Каждое утро я, выстраивая экипажи БРДМ, отдавал им приказ, как на войне:
-Равняйсь, смирно, слушай боевой приказ!
Все было как на войне. Да это и была война!
Мы ездили по прилегающим районам и замеряли зараженность земли, воздуха и воды. Вечером экипажи возвращались с разведки и данные по зараженности воздуха, фон земли и воды я передавал в штаб округа по ВЧ.
Никаких защитных средств не выдавалось, ездили в простом х/б. Все знают, что это такое и как она обеспечивает защиту от радиации.
Многие жители из зараженных районов не уезжали, не хотели, некуда им было уезжать. Мы привозили им хлеб и макароны. Не знаю, живы ли они сейчас. Скорей всего уже нет.
Солдаты в большинстве своем не знали и не понимали, что такое радиация и чем она грозит, зачастую специально находились там, где радиация максимальна.
-Зачем?
-Да чтобы быстрей уехать домой - отвечали они!
Когда взорвался 4-й энергоблок, куски обшивки, графита от него разлетались далеко. Много попало на крышу соседнего 3-го энергоблока. Надо было очищать ее и производить дезактивацию. Но вначале всегда необходима дозиметрическая разведка, чтобы определить зараженность территории. Для этого послали на крышу энергоблока специальных роботов. Но от громадной радиации электронные «мозги» у них сразу же вышли из строя.
Но если не могут роботы, то могут русские солдаты!
-Бегом, бегом, быстрей, еще быстрей – подгонял я себя и своего солдата. Мы бежали по лестницам на крышу 3-го энергоблока высотой 70 метров проводить дозиметрическую разведку вместо роботов.
Прибор ДБ-5 может работать на разных диапазонах, но он не был рассчитан на то, что мы встретили на крыше. Мы не успевали переключать диапазоны, они сразу же зашкаливали: 5, 10, 50, 100, 1000 рентген, все зашкаливало!
Сколько мы были тогда на этой крыше я уже не помню. Недолго, наверное, но свою задачу выполнили. Как спускались назад помню смутно. Подошел командир полка.
-Володя, Володя, с тобой все нормально? Тебя не тошнит?
- Да, все нормально товарищ полковник.
Видимо не хилую дозу мы с солдатиком, не помню сейчас уже как его звали, поймали, если сам командир полка озаботился о нашем здоровье. А сколько я тогда получил, мне не сказали, сейчас тем более уже не узнать.
Потом я неоднократно водил на эту крышу свой взвод, а потом и роту, сводный отряд в сто и более человек.
Через несколько дней приноровились так – я бегу с прибором, за мной солдат с красными флажками. Где 500 и более «рейганов», как мы их называли, я показывал ему и он бросал флажок – здесь опасно. Следующая смена выскакивала на крышу и накрывала эти места свинцовыми листами. Так мы пытались ее глушить. Затем шла 3-я смена, которая баграми, лопатами скидывала все это с крыши. Вот так мы и производили дезактивацию. Сначала уничтожали эти «пулеметные» гнезда с бешеной радиацией, а потом уже все остальное. 5, 10 рентген на это уже никто не обращал внимания.
Пять минут на крыше, лопатами активно скидывали обломки и бегом вниз. Все, рабочий день окончен.
Я всегда старался заботиться о своих солдатах, защищал и оберегал их.
После каждого рабочего дня «карандаши» каждого солдата и офицера, работающего в зоне, отстреливались и ему записывалась полученная радиация. Это делалось на специальном приборе специальными людьми. Они были не из нашего полка. Откуда, я не знаю. Вообще, там было много посторонних людей, полковников, генералов, ученых. Все чем-то занимались. Но я не об этом. Так вот, в первые дни они всем записывали 0,1, максимум 0,2 рентгена. Помню, что на 3-й или 4-й день мне это стало не нравиться и я встал, чтобы видеть показания прибора.
- Выйдите, товарищ старший лейтенант, здесь нельзя посторонним находиться – пытались выгнать они меня.
- Я не посторонний, это мои солдаты, я за них отвечаю, и я буду контролировать то, что вы делаете.
И вот я увидел, что фактически мы получали ежедневно по 0,8…0,9 рентген, а писать нам пытались по 0,1….0,2.
С тех пор я ежедневно смотрел и контролировал то, что писали моим солдатам и не позволял обматывать их. Зачем они это делали? Наверное, чтобы люди, которые уже получили какой-то опыт, что-то умели, дольше и быстрей работали. А о будущем этих людей думать они не хотели.
Но иногда приходилось использовать всю отпущенную мне власть и полномочия.
Очередной выход на крышу. Работаем. Проходит 3…4….5 минут.
- Всё, уходим, уходим, бегом, все за мной – подаю я команду.
Выбежали. Смотрю, а одного солдата нет. Проходит 3 минуты, его все еще нет. Я снова бегом на крышу. Он стоит и чего-то ковыряется. Я схватил его за шиворот и почти волоком вытащил с крыши.
- Гад, сволочь, ты что творишь – я был взбешен.
- Да вот, товарищ старший лейтенант, у всех 0,8 «рейгана», а у меня 0,1, решил еще немного набрать.
- Ах ты му….к, су..а, а я, я то уже свое получил, почему я должен снова подставляться под твои долбаные «рейганы»?
Отстранил его на неделю от работы на крыше. Соответственно неделю он не получал своих любимых «рейганов», на неделю задерживалось его возвращение домой. Чуть не на коленях за мной ползал, умолял простить, но я был непреклонен. Такой расхлябанности в армии не прощают.
В зону на АЭС я всегда ездил на одном и том же ЗИЛ-131. И вот однажды, когда мы после рабочего дня возвращались обратно, на пункте дозиметрического контроля наш ЗИЛ зафонил. Отмывали его специальным раствором очень долго, но ничего не помогало. Он все равно показывал повышенный уровень радиации.
-Значит так, парни – сказал я дозиметристам, - пропускайте нас, сил больше нет.
-Мы то пропустим, но ведь дальше стоит «японец», его не обманешь.
«Японец» это такая тумба, которая предназначена для проверки зараженности техники. Как он заорал, засвистел, замигал, когда мы к нему подъехали! Я ничего не мог понять, что это и из-за чего. Дальше нас пропускать не имели права. Но у русских все возможно.
-Ребята, уже вечер, а мы еще не обедали. Жрать хотим, пропустите.
На следующий день повторилось то же самое, потом еще и еще. Я ничего не мог понять. Наконец спросил у водителя, которого звали так же, как меня.
-Слушай, Володя, ничего не понимаю, что у нас с машиной?
-Так, товарищ старший лейтенант, подножка правая сгнила, вот я съездил на «могильник» и заменил ее.
Замерили подножку, а там, ёё………скажу, не поверите!
-Ах же ты сволочь, ты что, блин Вова, совсем ох…ел. Ты что творишь! Меня не жалко, так хоть себя пожалей. Снимай и закапывай ее немедленно на 2 метра под землю. Я и так в кабину запрыгну, без твоей подножки.
За эти 2,5 месяца я сменил примерно 5-6 пар сапог.
-Все, выбрасывай - говорили мне дозиметристы, - в них больше ходить нельзя.
Радиация не имеет ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Нет, не совсем так, сверхвысокая радиация имеет непонятный вкус сварки, появляется такое ощущение, что даже в пасмурный день находишься на ярком солнечном свете. Появляется сухость во рту, начинает першить в горле.
Однажды меня вызвал командир роты:
-Слушай, Володя, в роту пришла разнарядка на две медали, «За отвагу» и «За трудовую доблесть». Ты какую хочешь?
- Конечно «За отвагу», о чем речь.
-Слушай, а может отдадим «За отвагу» солдату, а тебе «За трудовую доблесть».
-Ну давай, так будет правильнее.
В результате я не получил ни то, ни другое, награды, как это часто бывает, затерялись где-то в вышестоящих штабах!
Была еще такая награда - тельняшка. Перед полным строем командир полка вручал их особо отличившимся солдатам и офицерам. Эта награда, хотя и не уставная, ценилась у нас очень высоко. И я горд, что получил ее.
В Чернобыле из-за огромного нервного напряжения, психической и психологической нагрузки с людьми происходили какие-то странные вещи. Мой командир роты, молодой здоровый 29-летний парень, кадровый офицер, несколько дней вообще не мог встать с постели. У него полностью отказали ноги. У меня происходили какие-то странные провалы в памяти. Вот я в 1-ом батальоне, а вот уже во 2-ом. Что было в промежутке, где я был, как добирался, что делал, не помню абсолютно. Ни до, ни после Чернобыля такого со мной не было. Видимо, пределы человеческого организма не беспредельны и включаются какие-то защитные реакции. И такое было со многими. Ведь недаром с американскими военнослужащими из Вьетнама и других войн работали опытные психологи. Только у нас этого почему-то не было.
Перед дембелем, уже когда приехал мой заменщик, дозиметрист замерил меня.
-Слушай, одежду выброси, фонит, часы тоже, иначе будет рак кожи.
Пришлось выбросить. Особенно было жалко наградные часы, полученные от командира полка во время службы в строительстве.
И вот наконец долгожданный дембель. Уже второй в моей жизни! Возвращались вдвоем, оба в Тюмень. Билетов не было, но когда сказали кассиршам, что мы из Чернобыля, они все нашли. Купили водки и никак не могли найти место, где ее можно выпить. С полными карманами денег, которые нам выдали, мы никак не могли сообразить, что можно пойти в кафе, сесть за стол и нормально пообедать. Отвыкли мы от этого, в своих мыслях были все еще там, на крыше, в Чернобыле, рядом со своими солдатами.
Когда недавно подобное произошло в Японии на АЭС «Фукусима», там аварию ликвидировал отряд добровольцев-камикадзе. Они знали, на что идут и почему там работают. У нас же все делалось по-другому, в принудительном порядке, через военкомат.
В Чернобыле не свистели пули, не рвались снаряды. Там было другое. Там была радиация! Этот невидимый убийца никого не щадил.
Миша Жаркевич, я его менял, рак крови, он умер почти сразу же после возвращения из Чернобыля. Каждый год я бываю на его могиле. И таких очень много.
=Почитайте рассказ «Жена пожарника», о пожарных, которые оказались там сразу после взрыва. Кому интересно, могу дать ссылку. Они все погибли через несколько дней. Даже тела их были заражены так, что их не отдали родным и хоронили в запаянных цинковых гробах под бетонными плитами.
Нас, так называемых «ликвидаторов», осталось в живых на сегодняшний день около 1/3 от общего числа.
Я думаю, что мне помогло то, что я каждый вечер ходил в баню, парился и смывал с себя пыль, грязь и вместе с ними, может быть, и радиацию. Но все равно последствия сказываются, здоровье уже не то.
Мне кто-то сказал, что современная молодежь, школьники, не знают, что такое Чернобыль. И дай бог, чтобы не узнали, чтобы никогда такое больше не повторилось.
Через 9 лет после описываемых событий, в 1996 году, за ликвидацию аварии на Чернобыльской АЭС он был награжден орденом Мужества.