В то же время художник Карл Брюллов так высказывался об Исаакии: «Зачем эта мрачная масса в нашем мрачном климате... Белый, с золотыми маковками букет к небесам был бы лучше». Другой современник Монферрана, архитектор Нового Эрмитажа Лео фон Кленце, критикуя Исаакиевский собор, замечал, что «части монумента не вполне гармонируют с целым, что некоторые из них, как то портики с возвышающимися над ними барельефами, слишком грандиозны, тогда как другие, именно четыре малые купола, окружающие главный, слишком мелки по отношению к высоте и объему здания».
Грандиозный собор Константина Тона, который некоторое время был самым высоким зданием Москвы, вызывал противоречивые эмоции у современников. Заказчик храма, император Николай I, был от него в восторге, как и, например, издатель журнала «Вестник архитектуры» Андрей Жуковский. Жуковский писал: «Сравнивая Успенский собор и храм Христа Спасителя, вы удивитесь гениальности Тона и отдадите ему преимущество не только перед Аристотелем Фиораванти, но и перед знаменитыми итальянцами».
Однако многим деятелям культуры собор казался ужасающе безвкусным. Художник Василий Верещагин называл храм Христа Спасителя «прямым воспроизведением знаменитого Тадж-Махала в городе Агра», построенным «довольно бездарным архитектором Тоном». Философ Евгений Трубецкой же сравнивал собор с «огромным самоваром, вокруг которого благодушно собралась патриархальная Москва».
Построенный в 1902–1903 годах на Невском проспекте магазин купцов Елисеевых петербуржцы сразу невзлюбили. Творение архитектора Гавриила Барановского современники считали чужеродным, иронично называли его «купеческими чертогами» или «тортом». Поэт Георгий Иванов однажды написал, что «на Невском, как грибы, вырастали одно за другим «роскошные» здания — настоящие «монстры», вроде магазина Елисеева или дома Зингера».
Один из самых интересных доходных домов Москвы, так называемый «Дом с рюмкой», был построен архитектором Валентином Дубовским по заказу купца Филатова. Хотя сегодня многих восхищает это здание с колоколообразным куполом в виде перевернутой рюмки, современники сначала дом не приняли. В одной из газет критик отозвался о доме Филатова следующим образом: «Каждый новый год приносит Москве несколько десятков новых, чудовищно нелепых зданий, которые врезаются в городские улицы с какой-то особенной, только одной Москве свойственной, удалью. Ну, где еще встретишь что-нибудь подобное новому дому в начале Остоженки...»
Знаменитое здание, созданное Константином Мельниковым, в рецензии газеты «Правда» называли «бетонными опухолями», примером «фальшивой, псевдореволюционной «новизны, которую стараются насадить мелкобуржуазные формалисты от архитектуры». «Комсомольская правда» писала, что «самое болезненное средневековое воображение, самые мрачные фантазии Босха бледнеют перед творениями архитектора Мельникова , перед уродством его сооружений, где все человеческие представления об архитектуре поставлены вверх ногами». Наконец, архитектор Каро Алабян считал, что, проектируя это здание, Мельников не учитывал потребности человека, сделал все «шиворот-навыворот» исключительно ради «оригинальничанья».
Жилой дом для сотрудников Моссовета, построенный Иваном Жолтовским в 1932–1934 годах, также был объектом критики современников. Архитектор Виктор Веснин называл здание «гвоздем выставки (выставки архитектурных проектов мастерских Моссовета 1934 года. — Прим. ред.), который вошел очень крепко в головы всех архитекторов». Критики считали, что пропорции дома искажены, равновесие нарушено и в здании нет гармонии. Архитектор Виктор Балихин сказал: «Мы видим вместо живого организма, вместо живого цветка — точно сорванные розы, поставленные в стакан воды, потерявшие свой аромат, розы, которые, несомненно, должны умереть».