Из серии «Истории группы ЗООПАРК»
• Умер •
Лето 1991 года выдалось жарким, делать ничего не хотелось. Но у Майка появились новые идеи, и мы ждали прорыва.
Не имея возможности высказаться в музыкальном плане на протяжении нескольких лет, измотанный непрерывными гастролями, с истощенной нервной системой, Майк все больше и больше писал «в стол». Он быстро мудрел, ему открывались неизвестные нам истины – из-за этого он сильно оторвался от своего привычного окружения, которое попросту перерос и которое перестало его понимать, принимая его отчужденность за результаты неудачного совместного пьянства. Впоследствии, именно эти «друзья» запустили гаденький слушок о его смерти от алкоголя. Майк все больше и больше самоизолировался; потеряв интерес к старым друзьям, он не искал новых знакомств.
Накопившаяся усталость усугубилась тяжелой для всякого музыканта проблемой: резко ухудшилась моторика левой руки, – иногда он даже не мог чисто взять аккорд. Хотя Майк, как любой музыкант, во избежание слухов и домыслов тщательно скрывал свои болячки, особенно профессиональные, но в конце концов, он был вынужден обратиться к врачам. Они его не обнадежили.
Все это происходило на фоне семейных неурядиц, которые закончились разрывом Майка с женой Натальей; с ней он прожил много лет и очень её любил.
Больной, на грани нервного срыва – Майк не сдавался. Наблюдая за моей работой по восстановлению одной из первых записей Цоя, он предложил мне спродюсировать задуманный им сольный альбом. Я быстро договорился со своим старым приятелем — Валентином Рындиным (звукорежиссером Эдиты Пьехи), и он согласился предоставить нам студию. Оставалось лишь найти деньги на пленку и прочие необходимые мелочи, но Майк сказал, что вопрос с деньгами решит сам. Как он собирался это сделать, я не стал спрашивать, хотя и знал, что достать деньги ему будет непросто.
Стремясь оградить себя на время работы над альбомом от пьющих друзей, Майк взял гитару, пачку бумаги и переехал жить ко мне. Я понимал, что многолетнее гастрольное ралли не прошло для него бесследно, – он нуждался в отдыхе, в резкой смене обстановки. Каждое утро его мозг, «разогнанный» многочасовой ночной работой, не мог переключиться сразу на отдых; он бродил по квартире, играл с Кисой, смотрел телевизор или разжигал камин.
Про Кису – отдельный рассказ. Когда моя жена работала в дуэте с Игорём Корнелюком, у кошки их костюмерши Наташи Витолиной, прямо в шкафу, родились котята. Ольга упросила меня взять одного. Котят было двое: здоровый пацан и больная, слабая девочка. Мы её взяли и выходили. Киса моталась со мной по гастролям, любила смотреть из иллюминатора самолета на облака и была, по словам Майка, «удивительно интеллигентной кошкой». Она стала общей любимицей – так сказать, «командная Киса». Очень любила сниматься в клипах, до упаду смеша режиссеров. Позже я предложил ее использовать как «лицо ЗООПАРКА»; Майк не возражал, но выполнить этот замысел мы смогли только после его смерти, когда самостоятельно выпускали пластинку «Музыка Для Фильма»: там на «яблоке» – Киса. На стороне А она смотрит на нас, на стороне В – вид сзади. И никаких букв и надписей.
Когда Майк, живя у меня, работал ночами, Киса постоянно пыталась прилечь на лежащий перед ним лист бумаги, надеясь, по-видимому, отвлечь его от писанины. «Киса, иди на фиг! Киса, не мешай!» – вежливо уговаривал ее Майк, но она упорно лезла на лист то слева, то справа, явно и осмысленно не давая ему писать.
Все чаще для того, чтоб уснуть после ночной работы, Майку приходилось употреблять алкоголь. Обычно одной бутылки ему хватало на 3-4 дня. Наши жизненные ритмы не совпадали: утром я убегал по нашим делам, а Майк ложился спать. Иногда мы вместе выпивали: я «на ход ноги», он перед сном. Как-то раз, вернувшись домой, я обнаружил, что он, вместо того чтоб спать, весь день пил. «Майк, нафига ты столько выжрал? Сдохнешь ведь, как собака!» – ласково попенял я ему (такой был в ЗООПАРКЕ специфический юмор). «А я этого и хочу», – ответил он, не приняв моего тона.
Я стал уговаривать его уехать отдохнуть в Литву в своим родственникам и многочасовые уговоры неожиданно увенчались успехом: он согласился. Я побежал на вокзал покупать билеты на ближайший поезд.
Двух недель сплошных прогулок, рыбалки, раскатывания на бабушкином авто и здоровой еды оказалось явно недостаточно чтобы снять многолетнюю усталость. Но желание Майка вернуться домой было сильнее, – он хотел работать.
По приезду, Майк окончательно переселился ко мне и принялся лихорадочно писать. В перерывах он заводил бесконечные разговоры о смерти и женщине. Стало понятно, что он уже не предчувствует смерть – он уже точно о ней знает.
В то лето по просьбе моей мамы я помогал ей в ее туристической советско-американской фирме – временно работал групповодом. Рассказывая Шуре Храбунову о своей новой неожиданной профессии, я шутливо заметил: «Майк собрался помирать, так что нам всем скоро придется искать другую работу».
Майк стал работать на износ, сутками напролет. Он поднимал меня ночью с постели и читал только что написанное. Иногда я слышал сквозь сон, как он рвет стихи; выходя из спальни, я видел, как он сжигает в камине целые кипы бумаг. Сколько он всего уничтожил тогда! «Зачем жечь, потом доработаешь», – как-то заметил я ему. Он удивленно посмотрел на меня и грустно сказал: «Потом не будет».
Таким я и запомнил его: бледный, измученный бессонницей, с лихорадочно горящими от переутомления глазами...
Меня несколько беспокоило, что время от времени он повадился «ездить домой за деньгами» в находящуюся на Разъезжей сберкассу — кто знает, где он пропадал в то время. Сейчас его сберкнижка лежит у меня; очевидно, что она была почти пуста на тот момент — по видимому, деньги он держал дома; на 15 августа 1991 года у него на счету было всего лишь 16 рублей и 61 копейка...
Однажды утром он уехал. Навсегда.
В тот вечер, не дождавшись Майка, я лег спать. Разбудил меня резкий телефонный звонок — это был Саша Храбунов: «Валера, ты оказался прав». «В чем?» – не понял я. «В том, что нам надо искать другую работу. Миша умер», – ответил Шура.
Бросив трубку, я помчался к нему, даже не догадавшись взять такси.
Когда я через полчаса вошел в комнату Майка, он еще не остыл. Рядом с ним сидели мама и сестра. Неловко потоптавшись, я зачем-то спросил: «Вы мне доверяете?» — сестра молча кивнула первая. Я посмотрел на них и, не зная, что дальше сказать или сделать, вышел в кухню. Все разговоры были потом.
Там, в этом странном треугольном и просторном помещении сидел потерянный Шура. Его жена Тася, готовясь к своему дню рождения, привезла накануне ящик вина «Букет Молдавии», который мы с Шурой и выпили за ночь. Оглушенные горем, пили молча, и нам никто не мешал.
Экспертиза показала, что алкоголя в крови у Майка не было, а смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа. Подобная травма возможна в результате сильного удара в голову спереди либо при сильном толчке сзади в корпус. Было выяснено, что в тот день Майк возвращался домой, и во дворе произошло нечто такое, в результате чего он получил травму и лишился некоторых личных вещей.
Превозмогая боль, он поднялся на лифте в свою квартиру на седьмом этаже, открыл входную дверь, прошел по коридору, вставил ключ в дверь своей комнаты – но тут силы оставили его; он упал и пролежал возле двери около часа — жильцы были на работе, а единственный сосед, услышавший шум падения, не придал этому особого внимания. Когда же он вышел в коридор, то обнаружил Майка лежащим перед собственной дверью, и он был еще жив. Аккуратно занесли его в комнату и положили на диван. Позвонили родителям, вызвали «Скорую помощь» – приехавшие врачи отказались везти его в больницу и велели «готовиться к худшему». Вызвали вторую «Скорую», но та приехала уже слишком поздно...
Уголовное дело возбуждено не было, но в день похорон, вечером на поминках в квартире его родителей, я обещал отцу Майка, что достану того, кто это сделал. Это слышали все сидевшие за столом.
К сожалению, мне лишь удалось выяснить, что соседский мальчишка видел, как какой-то незнакомый человек пытался поднять Майка с асфальта во дворе. Пропавшие вещи также нигде не обнаружились. Следы затерялись...
Валерий Кириллов